Наш коллега Костя Русаков погиб на Украине?
Необъявленная война против Украины уносит все больше жизней и в "бывшей братской стране", и в самой России. В регионах, судя по всему, идет вербовка "добровольцев". Вот пришла неожиданная и печальная новость - сообщают, что погиб наш бывший коллега, кандидат исторических наук, бывший депутат краевого парламента Константин Русаков.
Мы были сокурсниками в университете, потом вместе преподавали. Костя всегда был граждански активным и нередко эмоционально-радикальным. В годы перестройки выступал против партноменклатуры, продвигал идеи "Народно-трудового союза". Потом был в оппозиции к новой номенклатуре.
Вот некоторые его выступления:
На работе и в семейной жизни у него были серьезные проблемы. Как часто бывает, мужчины в таких ситуациях ищут выход в вине или в войне. Получается, он попробовал и тот, и другой "выходы". Все, кто знал его, только вздыхают: "Костя, ну зачем тебя понесло к этим оплаченцам, что у тебя с ними общего?!"
Официальной информации пока нет и, возможно, ее вообще не будет. Вот то, что встретилось в Интернете.
21.09.2015 14:42
Историк Виктор Земсков: патриотический трудовой подвиг советского крестьянства
Крестьян глубоко возмущало стремление чужеземных завоевателей захватить их землю, политую потом, хлеб, скот. «Видите, время-то какое настало, — обращался к землякам-крестьянам член колхоза «Новая жизнь»» Киренского района Иркутской области И. Г. Попов. — Фашист полез на нашу землю, приглянулась она ему, стервятнику. Мы её, родную, полили своим потом и сделали плодородной, посмотрите наши хлеба! За них мы постоим. Земли не отдадим злодеям ни одного клочка» (Патриотизм трудящихся Иркутской области в годы Великой Отечественной войны (1941—1945 гг.): Сб. документов и материалов. — Иркутск, 1965. С. 14).
Можно привести ещё множество подобных высказываний крестьян. Они примечательны, в частности, тем, что разъясняют «странный феномен» массового патриотизма (ратного и трудового) колхозников, непонятного многим зарубежным (да и некоторым отечественным тоже) деятелям и пуб-лицистам. Им непонятно, как можно было сражаться за землю, которую у них Советская власть в 1929—1933 годах, в ходе коллективизации сельского хозяйства и образования колхозов будто бы «отобрала», «изъяла», «конфисковала», «экспроприировала» и т. п. Вся эта аргументация была бы справедливой только в том случае, если бы «отобранная» земля отошла к каким-то другим владельцам, но она же ведь осталась в коллективном владении тех же самых крестьян. Весь массив исторических источников, которым мы располагаем, неопровержимо свидетельствует о том, что советские крестьяне в массе своей не рассматривали колхозную землю как якобы чужую и отнюдь не собирались отдавать её без боя чужеземным завоевателям.
Чтобы адекватно разбираться в истоках и мотивах массового патрио-тизма советских людей (и особенно многомиллионных масс крестьянства), самим исследователям желательно хотя бы чуть-чуть быть российскими патриотами. Но, поскольку у американских, английских и других зарубежных исследователей это «чуть-чуть» начисто отсутствует, то они в этом вопросе многое воспринимают в превратном и искажённом свете. Подлинным камнем преткновения для них стал феномен массового пат-риотизма колхозного крестьянства. Распространенной в западной историографии была тенденция истолковывать данный феномен «ошибками» и «просчётами» немецких захватчиков в плане привлечения на свою сторону основной массы населения СССР (и в первую очередь крестьян), будто бы стонущего под «игом» большевизма и, чтобы сбросить это «иго», готового к сотрудничеству с оккупантами. Английский историк А. Ситон выдвинул совершенно бредовую, по нашему мнению, идею «отторгнутой протянутой руки», смысл которой состоит в том, что, мол, немцы, проявив с первых дней оккупации непомерную жёсткость, не сумели привлечь население на свою сторону, оттолкнули якобы «протянутую им руку» (см. Seaton A. The Russ-German War. 1941—1945. — L. 1971. P. 54).
Несостоятельность указанной «идеи» совершенно очевидна, так как на самом деле никакой «протянутой руки» не было. Факты пособнической деятельности отдельных представителей крестьянства не носили массового характера и их, следовательно, ни в коем случае нельзя ставить во главу угла. Следует чётко уяснить: коллаборационизм некоторой части крестьян — это не правило, а исключение из правила.
В этой связи даже в поведенческой позиции бывших кулаков (а это, как известно, наиболее пострадавшая от Советской власти прослойка крестьянства) преобладали патриотические мотивы. Мы считаем своим долгом опровергнуть довольно прочный стереотип в общественном сознании, согласно которому бывшие кулаки, оказавшиеся на оккупированной территории, якобы чуть ли не поголовно становились полицаями или карателями. Разумеется, часть бывших кулаков, руководствуясь мотивами, которые условно можно назвать «классовой местью» или «попыткой классового реванша», пошла на полицейскую или иную службу к врагу. Однако у нас есть веские основания утверждать, что они составляли меньшую часть от общего числа бывших раскулаченных крестьян, находившихся на оккупированной территории, а большинство их не запятнало себя изменнической деятельностью.
В качестве примера приведём ситуацию со спецпереселенцами — бывшими кулаками, проживавшими в спецпоселках («кулацкой ссылке») Ставропольского края. По данным на 1 октября 1941 года, здесь на учёте состояло 43 360 человек (см. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 189—191). Во второй половине 1942 года «кулацкая ссылка» Ставропольщины оказалась в зоне немецкой оккупации. В январе 1943 года оттуда вместе с отступавшими немцами бежали 412 спецпереселенцев (там же. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 2510. Л. 318). Их-то мы определяем как общее число активных коллаборационистов. А как же проявили себя остальные спецпереселенцы? Ответ на этот вопрос мы находим в письме секретаря Ставропольского крайкома ВКП(б) А. Орлова, датированном 11 июня 1946 года и адресованном лично И. В. Сталину. В письме, в частности, говорилось: «В период Великой Отечественной войны из числа спецпереселенцев было призвано в РККА 7 636 человек, причём многие из них отличились в боях за Советскую Родину. Из спецпереселенцев 3 человека удостоены звания Героя Советского Союза, 303 человека награждены орденами, 471 человек медалями и 564 человека возвратились в спецпосёлки инвалидами Отечественной войны. В период временной оккупации края спецпереселенцы в своем абсолютном большинстве были настроены за Советскую власть, против гитлеровских захватчиков. Имели место факты, когда спецпереселенцы прятали у себя коммунистов и евреев» (там же. Ф. 5446. Оп. 48а. Д. 2544. Л. 3). На основании всей этой информации мы можем сделать однозначный вывод: значительное большинство бывших кулаков, несмотря на серьёзные претензии к Советской власти, проявило себя вполне патриотично.
В первые месяцы войны у высшего руководства СССР имелись, видимо, определенные сомнения относительно благонадёжности и патриотического настроя крестьянства. В значительной мере именно этим объяснялось создание по постановлению ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1941 года чрезвычайных политических органов — политотделов при МТС и в совхозах. В дальнейшем же становилось все более очевидным, что поведенческая позиция подавляющего большинства крестьянства безусловно патриотическая, в связи с чем отпала необходимость в существовании на селе указанных чрезвычайных политических органов. Можно, в основном, согласиться с В. Т. Анисковым, который следующим образом характеризует ситуацию с введением политотделов при МТС и в совхозах в ноябре 1941 года и их упразднением в мае 1943 года: «Видимо, неспокойно было на душе у Сталина и его окружения в отношении крестьянства после недавних репрессий во время коллективизации и в самый разгар голода и мора в стране начала 30-х годов. А потому и позаботились о воссоздании уже «испытанных» чрезвычайных органов с понятными превентивными целями. Но забота оказалась чрезмерной, ибо, как свидетельствуют многочисленные донесения тех же политотделов, колхозное крестьянство оказалось куда более благонадёжным, чем могли о нём подумать (исключения здесь не в счёт). Более того, как явствует из тех же донесений, политотделам вскоре пришлось не столько политически «курировать» колхозников, сколько, зная истинно патриотические настроения и дела в деревне, всё чаще вставать на защиту самих крестьян от непомерного и неразумного сверхизъятия их продукции. Это и послужило одной из причин неожиданно быстрого упразднения политотделов на селе уже в мае 1943 г.» (Анисков В. Т. Крестьянство против фашизма. 1941—1945: История и психология подвига. — М. 2003. С. 36—37).
Война крайне тяжело отразилась на состоянии производительных сил сельского хозяйства. В первые же её месяцы вследствие оккупации из хозяйственного оборота выпали большие площади посевов. Захваченные врагом сельскохозяйственные районы до войны располагали значительной материально-технической базой.
Расходы бюджета СССР на сельское хозяйство к 1943 году, по сравнению с 1940 годом, сократились в 2,5 раза (с 12,6 млрд. до 5,1 млрд. руб.). Основную часть техники, причём самой лучшей, колхозы и МТС пе-редали фронту. Из села почти полностью были изъяты новые мощные гусеничные тракторы, почти 75% автомобильного парка, 60,2% рабочих лошадей. В общей сложности сельское хозяйство лишилось почти 54% всех своих механических энергетических мощностей, из которых 21,8% осталось на оккупированной территории и 32,6% было передано Красной Армии (см. История советского крестьянства. — М. 1987. Т. 3. С. 174—175; далее — ИСК. Т. 3). Резко сократились поставки горючего, запасных частей, инструментов, лесоматериалов, брезента и т. д. Такие материалы, как стекло, толь, вообще не поступали. Выполнять возросший объём работ можно было лишь при условии огромного трудового напряжения, увеличения объёма конно-ручных работ.
Между тем трудовые ресурсы колхозной деревни довольно сильно сократились. По данным годовых отчётов колхозов, в армию и в промышленность за годы войны ушло как минимум 13,5 млн. крестьян. Ди-намические сведения об изменениях в трудовых ресурсах колхозов приводятся в таблице 1. К началу 1945 года трудоспособных стало меньше на 13 471,5 тыс. (38%), в том числе мужчин на 12 430,5 тыс. (73,7%), женщин на 1 041 тыс. (4,4%). Общая численность трудоспособных в колхозах сокращалась вплоть до 1944 года, а мужчин — до 1945 года.
Сокращение механизации основных работ неизбежно вело к резкому падению производительности сельскохозяйственного труда, продолжительности рабочего дня, росту затрат физических усилий. Если в промышленности производительность труда за годы войны в целом выросла на 14%, то в колхозах, совхозах и на других государственных сельскохозяйственных предприятиях она снизилась на 40%.
